Подкидыш - Страница 3

Сергей мысленно хмыкнул. Неужели психологи Центра поверили, что любовь к этой алкоголичке, его матери, и дебильной сестре может быть хоть сколько-нибудь серьезным стимулом? Но даже если так, то при чем тут большая пенсия — мать же окончательно сопьется, только и всего. Поэтому Новицкий на всякий случай демонстрировал, что ему самому будет очень интересно изменить прошлое. Во исполнение чего, тщательно скрывая отвращение, проглотил массу фантастической литературы, где герои, вселившись в тело какого-нибудь царя, за пару-тройку недель выводили Россию в мировые, а то и галактические лидеры. Блин, это же натуральное счастье для авторов, что ему предстоит путешествие в один конец, а то ведь точно прибил бы кого-нибудь из особо плодовитых для восстановления душевного покоя.

На самом деле объект замены, несчастный внук Петра Первого, был выбран из более прозаических соображений. Кто сможет сразу увидеть подмену, как бы ни старались пластические хирурги?

В первую очередь мать, но ее у объекта нет.

Отец — аналогично.

Близкий друг? Анализ записей показал, что с очень большой натяжкой им мог быть только молодой Долгоруков, да и то не факт, но план по его нейтрализации, естественно, был на всякий случай разработан.

Любящая женщина? Нет ее, Петру Второму всего четырнадцать лет.

И, наконец, учитель. Но Остерман — человек очень осторожный, да к тому же сильно не любящий Ивана Долгорукова, так что вряд ли он сразу начнет делиться своими подозрениями, даже если они у него и возникнут. Тем более что любые отклонения можно будет списать на чудесное исцеление от смертельной болезни — десяток цитат из только что проверенных были предназначены именно для этого.

Наконец, после выполнения задачи надо будет просто где-нибудь осесть и пожить в свое удовольствие — так почему бы и не на троне?

Дзинькнул зуммер, что означало — до решающего момента остался час, пора занимать место в камере переноса.

Глава 2

Январь 1730 года выдался холодным, а к Крещению, как и положено, мороз еще усилился. Может, это и стало бы темой для пересудов в высшем свете Москвы, если бы не иные новости, занимавшие умы гораздо более, нежели капризы погоды. Ведь на восемнадцатое января была назначена царская свадьба! Съехались гости, но царь внезапно заболел, и теперь народ прикидывал — то ли разъезжаться по домам и поместьям, то ли подождать. Потому как царские похороны — зрелище ничуть не менее впечатляющее, чем свадьба. В какой-то мере даже более — ведь в отличие от свадьбы похороны одного монарха могут происходить только один раз без всяких исключений.

Поэтому в Лефортовском дворце, гордо стоящем на правом берегу Яузы, царило нездоровое оживление. В самом буквальном смысле это слова, ибо молодой император умирал, это уже знали все вплоть до последнего истопника, и вопрос был только в том, когда свершится это событие и что начнет происходить после него. Ну, а пока каждый обитатель дворца в меру сил участвовал в поддержании и расширении ажиотажа.

На третьем этаже главного здания, прямо над покоями умирающего Петра Второго, увлеченно дискутировали лейб-медики.

— Только такой неуч, как вы, мог предполагать лихорадку на почве кишечной меланхолии после жалоб пациента на боли в крестце, — вещал академик Лаврентий Лаврентьевич Блюментрост. — Ведь оный симптом однозначно указывает на оспу! Которая могла бы и не перейти в смертельную "черную" стадию, если бы вы не ослабили больного своими дурацкими настойками травы бодяги, от коих его рвало желчью. Ваши микстуры годны только на то, чтобы травить ими тараканов — это единственное, что у вас получается!

— От кого я это слышу? — не остался в долгу профессор Николас ван Бидлоо. — От человека, на руках которого только за последние пять лет умерли Петр Великий, императрица Екатерина и царевна Наталья. Теперь вами загублен последний Рюрик. Не слишком ли много для одного поганого Блюментроста?!

— Говорят же, что глас народа — глас Божий, — вздохнул Лаврентий Лаврентьевич. — А знаете, как произносят вашу фамилию в том самом народе? "Быдло"! Так оно и есть — господи, прости меня грешного. Позор — не знать не только азов медицины, но даже истории страны, живя в ней более четверти века. Его величество — Романов, а не Рюрик! Быдло вы необразованное, милостивый государь, и ничего более.

Впрочем, внимательный наблюдатель мог бы заметить, что ученые мужи обличали друг друга без особого энтузиазма. Потому что каждый из них в глубине души был доволен тем, что последний вздох императора примет не он. У постели больного уже почти сутки священнодействовал некий астральный целитель, потомственный кудесник Шенда Кристодемус, спешно вызванный Остерманом из Риги. На него и ляжет ответственность за смерть молодого императора, которую медики, несмотря на различие в диагнозах, единодушно ожидали в ближайшие сутки.

Обер-камергер Иван Долгоруков в начале болезни неотлучно находился у постели царя, но, услышав от Блюментроста, что надежды больше нет, еще днем шестнадцатого января ускакал в свое имение Горенки, и чем он там сейчас занимался, не знал почти никто. А те немногие, кто знали — помалкивали, потому как Иван, умевший подделывать почерк молодого императора, старательно писал поддельное завещание, согласно которому престол переходил невесте Петра, сестре обер-камергера Екатерине Долгоруковой.

Последние двое суток рядом с царем пребывал его учитель, вице-канцлер Андрей Иванович Остерман. Но вечером восемнадцатого января он, почувствовав упадок сил после двухсуточного бдения, удалился в свои покои, наказав протопопу Василию Пряхину немедля будить его в случае любого изменения в самочувствии больного. Этот протопоп остался около Петра — читать псалмы и присматривать, чтобы еретический Кристодемус не совершил над больным чего-либо богопротивного.